Author: Marina Dmukhovskaya

Мы автостопщицы. Зимой, весной и осенью мы работаем продавцами стройматериалов или дверей,  откладываем на снаряжение и путешествие, а летом уезжаем. Работодателям не нравится, что мы уходим летом, в самый сезон продаж. Всегда можно сделать выбор, и сейчас он сделан в пользу путешествий. Потому что это лучше, чем сидеть в офисе за компьютером.

Все началось с того, что наш друг путешествовал по России пять лет автостопом. Мы съездили один раз на 10 дней, и после этого уже не смогли остановиться. Сначала мы исследовали свой регион, Алтайский край, а в прошлом году мы поехали автостопом до Крыма. 4500 км Барнаул – Новороссийск мы проехали за шесть дней. Потом тоже автостопом по Крыму, исследовали все побережье Черного и Азовского моря. Сейчас мы уже больше месяца путешествуем из Барнаула до Владивостока.

Мы выбираем маршруты, расположенные недалеко от федеральной трассы, чтобы можно было приехать-уехать за три дня и не нести с собой 50 кг продуктов. Все путешествия запланированы, мы изначально продумываем маршрут, рассчитываем по времени. В процессе путешествия спрашиваем у местных, где стоило побывать, и, если их рассказы нас впечатляют, мы туда едем. В основном мы смотрим природу, меньше заходим в города, города нам не интересны. Ночуем мы бесплатно у местных по couch surfing.

Водители – люди доброжелательные. Многие говорят, «Вот если бы я не остановился, вы бы шли по трассе дальше пешком.» Каждый думает, что вот он один так остановился, больше никто не подобрал бы нас. Но обычно мы только вышли – сели в машину и поехали. Иногда бывают, что водители говорят, что возьмут только одну из нас, но разделяться – это небезопасно.

Водители рассказывают нам свои байки. Однажды мы ехали по Иркутской области. Мы сели, все как обычно. Привет, я  – Оля, я – Женя, я – Алексей, поехали. И он начал говорить про людей, которые сидели за решеткой. Говорит, «я и сам три раза отсидел», и смотрит на нас. Наверное подумал, что мы испугаемся, выпрыгнем из машины и убежим (смеется). Но мы девушки с юмором, стали задавать ему вопросы. Все восемь часов в дороге он нам рассказывал что можно сделать из хлеба, как правильно заходить в хату и как правильно варить чефир.

Один раз мы переночевали в отделении полиции. Мы подъехали к Телецкому озеру в республике Алтай. Водитель вышел, не поставил машину на ручник. И машина с деньгами и документами ушла под воду под самую крышу. Мы видели, как машина тонет, пузырьки пускает. Как в кино.  Потом до утра: сначала вызвали трактор, но трактор машину не вытащил, пришлось вызывать шишигу. В итоге участковый над нами сжалился, отвез нас в отделение. У них там есть комната отдыха для персонала, выдал нам плед, горячий чай погреться.

И вот еще такой был случай, мы ехали с водителем на девятке, дождь лил на лобовое стекло как из ведра, а дворники у него, кажется, никогда так и не работали. Мы ехали больше 100 км/ч, он говорил, «Смотрите, девчонки, как я могу!» Громко орала музыка, и от ее ударов вода расходилась на стекле. Он ориентировался только на встречные огни. И так ехал. Нам было очень страшно, хорошо, что дождь в Алтае как начался – так и кончится, очень быстрый ливень.

Один раз нас подвозил один дальнобойщик из Пятигорска. Он подобрал нас в Самаре и довез до Омска, то есть мы ехали трое суток, ночевали у него в кабине. Он дал нам прокатиться, то есть мы вели фуру 16 метров длинной, загруженную 20 тоннами, несмотря на то, что у нас есть только обычные права категории Б.

С собой в рюкзаке у нас спальник, несколько сменных пар носок, нижнего белья, штаны, шорты, несколько футболок. Котелок. Продукты. Средства личной гигиены и аптечка.

Путешествие автостопом – это полностью спонтанный образ путешествия. Нужно понимать, какие это риски, ведь никто не дает тебе гарантии, проедешь ли ты проедешь тысячу километров сегодня или нет. Это много историй и людей, которых ты встречаешь каждый день. Когда ты в своей машине или поезде, ты можешь помолчать. А здесь ты вынужден непосредственно общаться с людьми, узнаешь много нового, оставляешь след в жизни других людей, как и они в твоей. Это классные места, которые ты даже не найдешь в интернете. За путешествия мы находимся 24/7 вместе и насыщаемся энергетикой друг друга. Нам даже не нужно разговаривать, чтобы друг друга понять.

Ты также знакомишься с разными национальностями, регионами России, начинаешь любить свою родину. Нам ехать никуда не нужно. У нас настолько огромная страна, много крутых мест, во всем мире поискать – не найдется. Чтобы их увидеть, нужно лишь время и желание. Иногда красивое видишь в мелочах. Так, что сердце опускается. Такой закат, который мы видели в Баргузине, нет нигде. Настолько оранжевое солнце, холодная вода, холодный синий цвет. Такого теплого моря, как в Татарской бухте, не было нигде.

Сейчас, после двух месяцев в пути, уже очень хочется домой. Хочется прийти к себе, лечь на любимый диван, обнять любимого кота. Следующая поездка в планах –  в Таиланд. Это очень популярный маршрут в Южной Азии: Таиланд – Камбоджия – Лаос.

Сергей, 28 лет, Владивосток.

Я родом с Сахалина. Я драгрейсер. Культура драгрейсинга пришла к нам из США. Все просто: две машины проезжают четверть мили (402 метра). Выигрывает машина, показавшая лучший результат. Быстрым считается результат меньше 10 секунд, скорость развивается до 290 км в час. В России это в основном нелегальное движение.

Я не из богатой семьи, я ребенок обычных госслужащих. Мать работала всю жизнь в администрации города, а отец проработал в органах. Именно от него с детства у меня тяга к автомобилям. У него было много машин. Мы с братом как-то пытались посчитать сколько и остановились на цифре сорок. Детьми мы на незаконно ездили за рулем с 13 лет. По дорогам общего пользования. Это российские реалии, у кого есть возможности – он может ими воспользоваться.

Я помню это ощущение, когда в первый раз сел за руль. Я долго просил у отца, уговаривал, «Пап, дай прокатиться.» Он поначалу сомневался, а потом в один прекрасный момент мы приехали с ним на парковку, он сказал, «Что, хотел научиться ездить? Садись.»

Мой первый опыт был на Land Cruiser. Это был огромный джип, приходилось подкладывать подушку под пятую точку, чтобы из-за руля что-то видеть. Я сел за руль, подложил себе подушку, он мне все показал, куда что настраивается. Мы сделали один круг, он говорит, «Все, можешь кататься, я пошел делами своими заниматься.» Он меня оставил одного после круга на парковке. Месяца три я приезжал каждый месяц на эту парковку с отцом и катался по кругу. Мне было по фану. Обычно мы набирали воду на роднике, и в один прекрасный день мы с отцом забыли это сделать, и мама ругалась. Отец зашел ко мне в комнату, дал мне ключи, «Бутылка в машине, родник знаешь где – езжай. Если что – позвонишь.»

Когда я после школы выбирал вуз, я искал специальность, связанную с автомобилями. Я закончил специальность «Автосервис» во Владивостокском государственном университете экономики и сервиса. Я пошел работать по специальности мастером-приемщиком в автосервисе. В тот год, когда я закончил университет, мне удалось накопить денег, и я купил свой первый автомобиль – Toyota Mark 2 1993 года. Я познакомился с другом, который вывел меня на нелегальное движение [драгрейсинга]. Я начал посещать гонки, ими воодушевился и стал улучшать свой автомобиль: повышать мощность и улучшать технические характеристики. У автомобиля было имя – Blackbird, черный дрозд. Я сидел сутками на сайте, стал покупать части, заказывать и устанавливать. С каждой новой вещью машина ехала все лучше, мощность становилась больше, но мне этого было мало.

Когда стукнул кризис, был зимний период, произошло повышение валюты в 2,5 раза. У меня машина была полностью разобрана, один мотор продан, второй куплен. И мы просто прилипли. Как в сырой асфальт встаешь ногами – то же самое. Я огорчился, два года я на машине не ездил, копил, чтобы полностью собрать ее по уму. Нужно было много что в ней изменить, чтобы составлять конкуренцию среди мощных автомобилей. 2007 год у меня не задался, с самого начала сезона поломка за поломкой. В 2018 году я принял для себя трудное решение. Я решил продать машину. Я на тот момент устал от этого всего, меня посетила мысль купить готовый проект и ездить на нем. Я выставил машину за космические миллион рублей, как сказали бы в наших кругах. Машина простояла два месяца на продаже, и я решил распродать ее по запчастям: снимал тюнинг и продавал.  Больше меня переживала моя девушка. Она видела, как я это все через себя провел, и говорила, нет, не надо. В итоге, вместо того миллиона, который я захотел за готовую машину, я заработал 1, 6.

Машину, которая у меня сейчас, я купил у Сергея, он тоже любитель собрать что-то крутое. Когда кто-то из наших продает машину, мы всегда только за, чтобы машина попала в хорошие руки. Бывают такие ситуации, когда какой-то молодой человек, у которого есть деньги, папенькин сынок, приобретает такую машину, никогда с этим не сталкиваясь, а потом происходят несчастные случаи, ДТП. Мы всегда стараемся, чтобы такие машины доставались хорошим людям, которые, во-первых, думают, что делают, а во-вторых, которые следят за машиной. На этом автомобиле я участвую в гонках, постоянно катаюсь здесь как нелегал.

Это нелегальное движение, часто приезжают сотрудники, они нас разгоняют, но иногда удается с ними договориться. Мы хотели бы выйти на законный уровень и уйти с улиц. Чтобы не было конфликтов с властями, недопонимания обычных граждан. В 2014 году был огромный эпик фейл. Все началось с обычного спора между ребятами, которые поехали в старый терминал аэропорта, чтобы погоняться. Подъехали сотрудники, не дали им покататься одни выходные, потом вторые. «Ну хорошо, не покатаемся здесь – покатаемся в городе.» Это было просто нереально: собралось очень большое количество людей, тысячи две молодежи в самых эпичных местах – ул Алеутская, возле здания ФСБ и Океанский проспект. Сотрудники потом сделать уже ничего не могли. Они зажали нас в узкие рамки, за что пошла реакция людей.

На уровне власти все прекрасно понимают, что это происходит и что от этого никуда не деться. Мы хотели бы выйти на законный уровень. Во-первых, это безопасность людей. Их всегда приезжает много, хотя мы стараемся не делать массовые объявления. Иногда люди, которые сюда приезжают как зрители, расслабляются, выпивают, теряют реакцию и за счет этого попадают в каверзные ситуации. Во-вторых, это дорога общего пользования. Вообще мы приезжаем, развешиваем пакеты и ходим за людьми, убираем мусор. У нас есть ребята в городе, они наглые, чудят прямо в центре. Мы проводили с ними профилактические беседы. Мы пытаемся помочь властям, чтобы из города все убрать.

Когда я был молодым, я позволял себе поиграть в «шашечки» в потоке. Сейчас я ищу свободный участок дороги, где нет вообще машин, там развиваю скорость.

Я получаю отрезок времени просто свободы. В этот момент моя голова пуста, не забита жизненной обыденной рутиной. Я чувствую себя свободным и ловлю от этого кайф. Максимальная скорость, которую я развивал – это 298 км/ч. Предел 300 не побит.

Миша (Благо), 43 года

Я родился в Благовещенске. Работаю сапожником, шью унты. Мамы у меня не было: когда мне было два года, ее лишили родительских прав. Я ее не помню, даже фотографий не осталось. Она бухала постоянно, и батя забрал меня к себе. Она умерла потом уже, когда мне было десять лет. От водки.

Меня воспитывала мачеха. Я узнал, что она не родная мать в тринадцать лет. Я что-то почувствовал и посмотрел по документам. Ее звать Валентина, а у меня в свидетельстве о рождении под матерью написано «Наталья». Я сам ей это сказал, и она призналась, документы показала, что родная мамка лишена прав. Я хотел найти свою родную мать, но никакой информации не было. На кладбище наверное есть могила, но я не ездил. Не знаю почему.

С папой и мачехой жили нормально, не хуже всех. Обычная, среднестатистическая семья. В школе я плохо учился,  мне все очень тяжело давалось, особенно химия, физика, геометрия – эти иксы, игреки, уравнения. У меня французский получался лучше, он мне нравился. Я поступил в коммунально-строительный техникум, но даже до нового года не доучился. Учителя говорили, «Оставайся, мы тебя подтянем» , но я не хотел три года мучиться.

Мой батя был сапожником, и я тоже пошел учиться шить унты, там платили ученические. За полгода я всему научился, чему надо. Потом меня, малолетку,  в 1993 году закрыли в лагерь в 17 лет в первый раз на четыре года.

Я работал не один, мой подельник Слава был старше меня на четыре года. Когда в первый раз залезли в квартиру, смысл был не в том, чтобы что-то взять, хотелось полазить по квартире как хозяин. Даже ничего особого не крали – так, по мелочи.

Снаружи квартиры видно, как люди живут. Мы выбирали квартиры, где стоят красивые окна, дорогая дверь, где кондиционеры появились. Присмотришь квартиру – днем приходишь, приклеиваешь скотч на дверь или спичку вставляешь. Вечером смотришь: если все на месте – значит, дома никого. Отклеился скотч или спичка на полу лежит – значит дома кто-то есть. Или по окнам смотришь. Сейчас так уже не получится, к подъезду только подходишь – тебя уже камера снимает.

Когда я малолеткой попал на трое суток  на КПЗ (ред. – изолятор временного содержания), там мужики взрослые сразу говорят, «Сейчас будет тюрьма, поедешь – так и так. Сюда не лезь, туда не лезь. » Малолеткам там страшно. Я вообще когда первый раз заехал – меня в пресс-хату определили. Там два батька лет сорока пяти выбивают явки с повинной с малолеток лет по 15-17. Заставляют сознаться в  нераскрытых преступлениях. Этим батькам за это дают поощрение – срок скачают в два раза меньше.

Первые два дня все было нормально, я про них и не знал. А потом мне говорят, «иди пиши явки с повинной» и дают пачку чистых листов А4. Схватил кружку железную и долбанул меня – у меня аж кровь пошла, закапала на стол. Меня это спасло. Я написал то, что уже писал ментам. А то думаю так убьет еще, мало ли. Через день меня перевели в нормальную хату. Один батек и малолеток нас там человек 20 было. Там уже нормально, такого беспредела как в пресс хате не было.

Там все по понятиям. Если ты мужик – ты с мужиками. Если ты шнырь – то со шнырью водишься. Шнырь – это принеси, подай, пошел туда, не мешай, завари чай. Если шныря никто не греет – он вообще никто, сам по жизни ничего не может. Он сам языком своим не смеет ничего сказать. Он уже согласен кому-то там помогать или, как мы говорим, шнырить. Если он так начал –  это уже все, у него жизнь на зоне такая и будет. Лучше ты уже не подымишься, только ниже сможешь.

Ниже – обиженные. Ну обиженные знаете кто? Нет? Геи, так можно сказать. Ну или пидарасы. Они начинают на зоне рассказывать про то, что у них когда-то произошло, а там все строго. Может он с женщиной где-то не так: даже просто если лизал где-то, то все. Если ты с ним, нормальный пацан, чай даже с ними просто попил, просто «заполоскался», как у нас это называется, из одной кружки – все, ты тоже с ним уже там будешь. Также курить нельзя после него, можно только целую пачку, закрытую.

Я просто мужик, никому не подчинялся. Там в основном все мужики. Блатным я быть не хотел, это до хрена делов. Я ж смотрел, как эти блатные живут. Одни панты.

В нищие 90ые нас кормили вонючей селедкой и перловкой. Селедка нечищеная, с кишками, с головой. А второй срок получше уже был: начали делать хороший борщ, да и консервы из горбуш давали банку в день.

В шесть утра подъем под музыку. Каждый день одна и также песня «Какой тяжелый день» Минаева. Сразу зарядка на 15 минут – и зимой, и летом на улице. Перед завтраком проходит проверка. Все выходят из камер, начинается перекличка по фамилиям на полчаса. А потом сидишь, ждешь завтрака. В столовой все не помещаются, поэтому ходят отрядами. До обеда ждешь, может кому передачу привезут. Многим передавали эфидрин – это таблетки из Китая, иногда по 10 колес в тушенке или сгущенке.  Я не пробовал, но те, что кололись, они всю ночь потом бегали, им уже ничего не надо. Из тех знакомых, кто сидел, уже половину и в живых уже нету. Кто скололся, кто сидит до сих пор, кто тублик поймал – помер.

На зоне была библиотека. В свободное время мы читали или смотрели один из двух каналов по телевизору. Я прочитал там все криминальные детективы Чейза.

Первую татуировку я сделал еще малолеткой. Вместо туши  для татуировок на зоне мы жгли и резали каблук, потом перетирали в порошок и разбавляли с мочой. И сидишь целыми днями – тыкаешь, тыкаешь иголкой. «Скорее лев откажется от мяса, чем женщина – от подлости и лжи». И вот эта, «Чем больше познаю людей, тем больше нравятся собаки.» Раньше у меня был перстень пацана «Привет ворам», но в автобусе косились, поэтому я наколол вот эту другую сверху в Таиланде. Одну татуировку я удалил. Я не знал, что это означало, когда ее наколол, уже потом выяснил, что крест и полосочка – это безотцовщина. Потом думаю – на х… мне безотцовщина, когда у меня батя живой. Берешь пластиковый стержень от ручки, вытаскиваешь шарик, поджигаешь зажигалкой и дуешь. Кожа взбухает, горит на глазах, подгорает, волдырь появляется. Там на зоне сырость, она еще и гнила потом месяц. Может, зараза какая-то попала.

После того, как вышел из первого срока ровно через полгода меня опять закрыли. Мы с подельником залезли в квартиру, где жил барыга, он возил норковые шубы из Китая. Упаковать и вынести двенадцать шуб было нелегко: машины не было, пришлось ходить по три-четыре раза, пока все не вытащишь. Когда вышли из квартиры уже пустые, подельник встретил наркомана, который собирал бычки на коноплю, предложил купить ему сигарет. И вот этот уголовник (он бурят, его рожу ни с кем не спутаешь) и наркоман с косичкой пошли покупать сигареты в киоске прямо там во дворе… миллионной купюрой! Конечно, продавщица их запомнила и все ментам позже рассказала. Позже выяснилось, что квартира вообще принадлежала омоновцу, он ее барыге тому сдавал в аренду. Поэтому менты поставили на уши увесь город, и нас быстро нашли.

Во второй срок я работал сапожником тоже на зоне, шил ментам валенки, унты. Менты за это приносили чай, сигареты, сало. Десять пачек сигарет, полкило чая – вон тебе унты. И мне хорошо, и им. Когда попал в первый раз, родители ездили каждый месяц, навещали – свиданки, передачки. Второй раз, когда я попал, я уже сам написал: можете даже не ехать. Отец  приезжал только один раз, привозил материал для работы.

Когда я вышел во второй раз, меня опять заклинило и потянуло на квартиру. Хрен его знает почему, сейчас уже такого нет. Я выбил дверь, вытащил аппаратуры и телевизора и оставил у мусоропровода, а сам пошел искать деньги дальше. Тут открывается дверь – хозяин пришел домой. Я услышал и прыгнул с балкона, со второго этажа. Уже была ночь, и я даже не посмотрел, что внизу. А если бы там колья стояли, я вообще не представляю, что бы было бы… Я падаю и бегу, бегу, метров сто только смог пробежать и чувствую, такие боли в пятках. Упал уже – не могу, все. И ору – помогите. Тетка какая-то с балкона, «Что такое, что случилось?» «Менты избили, пятки сломали. Из машины выкинули – лежу.» Она вышла, скорую вызвала. Я уже потом узнал, что она сына недавно похоронила, его тоже избили. Она, видать,  поэтому и вышла.

В больнице мне наложили два гипса. Я лежал и ждал, думал, приедут ли за мной или нет. Так и не приехали. И с тех пор я все. Это было последнее предупреждение. Больше нет желания – как рукой сняло.

Я был женат десять лет. В 2000-ом, как освободился – сразу нашел себе семнадцатилетнюю. Мы познакомились на рынке, я ей предложил накатить 50 грамм, – и вот закрутилось. Пока я ее одел, в порядок привел, зачем я ей нужен стал. Она загуляла, изменяла. Я тоже конечно ей изменял, раза два может. Но она совсем откровенно. У нее каждая пятница – это с подругами надо выпить, ее просто куда-то затягивает. Один раз звоню ей – ни одного слова не может связать. Мычит – толком сказать ничего не может, в машине где-то сидит. Потом слышу, как два мужика разговаривают между собой. Я спрашиваю, где она, давай я приеду за тобой, а она мне ничего ответить не может. Я до поры-до времени терпел, а потом мне все это надоело. Может у нас из-за детей не получилось. У нее была внематочная была беременность, вырезали обе трубы. Надеюсь, что от меня, но не факт.

В 2013 мы официально разошлись, но после ЗАГСа пошли в кабак, нажрались и в гостиницу. Она замуж вышла, но ездит все равно ко мне, изменяет мужу. Это лучше, чем если бы она была бы замужем за мной и ездила к кому-то другому. Уж лучше пусть она будет за кем-то замужем, а ездит ко мне. Она понимает, что если ко мне вернется, у нее уже как раньше гулять не получится. Когда она приезжает, ее муж знает, что она со мной. Он сам мне не звонит, звонят его друзья. Они, конечно, злятся. А мне по фигу, мне это весело. Я же ее не забираю, она сама приезжает.

Если она захочет вернуться – я приму ее конечно. Она сама говорит, «Покупай квартиру – и я к тебе перееду.» Купил я гостинку, она говорит, надо подумать. У меня сейчас ничего нету – даже машину продал, как прав лишили. А у того – машина есть, две комнаты, ружья. Поэтому она так и решила с ним остаться. Но может потом все равно вернется, хрен его знает, когда-нибудь. О детях я уже задумываюсь, но от кого? Сейчас с работой проблемы, денег нету ни фига. Так что какие дети.

Меня зовут Наташа. Мне 27 лет. Я учитель английского языка. Я родилась в Ханты-Мансийском округе в очень маленьком городке Советский. В 18 лет я поехала учиться в Санкт-Петербург в Педагогический университет имени Герцена. Я училась на филологическом факультете с испанским языком. Потом я уехала учиться в Мадрид и осталась там работать в компании, которая помогает международным студентам. Но в какой-то момент я поняла, что мне важно было жить именно в России, у меня проснулось какое-то чувство патриотизма. Мне просто стало важно, что происходит тут, я захотела существовать в этой политике и социальной сфере. Мне было все равно, что происходит в Европе и Испании, кто у них президент, какие там цены. Мне хотелось говорить на русском с русскими людьми. Поэтому я вернулась.

Меня зовут Паша. Я вырос в Краснодаре, семья переехала во время войны из Чечено-Ингушетии. Мне тоже 27 лет. Я учитель истории и обществознания. Я не думал, что когда-нибудь пойду работать учителем. Мне это не могло присниться и в страшном сне, это было непрестижно и некруто. Во время магистратуры я поехал учиться в Берлин, но решил пока за рубежом не оставаться. Вернулся в Москву работать в управленческом консалтинге. Через полтора года я решил  что-то изменить, и мы с Наташей попали в программу «Учителя для России» и поехали преподавать в сельскую школу.

Наташа: Это программа на два года: людей, не связанных с педагогикой, переучивают и отправляют в село в школу со сложным социальным контекстом. В программе пять этапов отбора: анкета, интервью, очный тур и скайп интервью. Еще есть летний институт, где ты даешь свои первые уроки и учишься взаимодействовать с детьми. 

Я очень долго скрывала свои планы, пока проходила отбор. Решила объявить друзьям, что еду преподавать в село у себя на дне рождении, думала, они сдержатся от критики, но они сказали, что я сумасшедшая и что это ужасно. Родители туда же, «Куда, какое село, а если ты там останешься, зачем ты туда?» Но я тогда уже твердо была уверена, что мне туда надо, и уехала.

Паша  Среди моих друзей и бывших коллег сформировался некий круг, у которых приоритет – это деньги или что-то престижное: какая компания и куда ты двигаешься. И тут ты такой берешь и уезжаешь, но не дауншифтить куда-то  далеко на Бали, а в село работать учителем.

Два года мы преподавали в подмосковной школе в селе Каринское. 70 км – это физически недалекая дистанция от Москвы, но порой было такое ощущение, как будто это расстояние в семь тысяч. В рамках программы учителя со всех регионов возят в Москву детей на театральный фестиваль. Когда дети из какого-нибудь села, например Демьян Бедный из Тамбовской области, никогда не были в Москве, это можно понять. А когда дети из Каринского, 70 км от Москвы, говорят, что они не были в Москве ни разу, а им по 15 лет, это вызывает удивление. Они не были на Красной площади, не катались на метро никогда, потому что не  могут себе позволить билет на электричку за 50 рублей со скидкой для школьников, не говоря уже про музей.

Я пришел такой модный и московский паренек в сельскую школу – и в первый раз услышал мат на уроке. Он не касался меня, но я обратил внимание, сказал, ребят, давайте нормально разговаривать. Но позже оказалось, что это они пока стеснялись. Потом прошло два-три месяца, мы привыкли друг к другу и в первый раз я услышал, «Пошел на х..» в свою сторону от ученицы. 

Наташа Первые три месяца я звонила родителям, они спрашивали, как у тебя дела, и я начинала рыдать просто. Они спрашивали, что случилось. А меня в принципе все хорошо, у меня все есть. Физически я здорова, но невозможно от напряжения такого, от того, что это очень близко – это очень личная работа. Тебя могут послать, и ты не отличаешь, посылают ли они тебя лично как человека или как учителя в твоем лице. Эти границы быстро размываются, стираются. Поэтому это очень тяжело.

 Учитель и ученик – это закостеневшие роли. Часто происходило так, что на переменке я общалась с ребятами про видео игры, но как только звонит звонок, они тут же начинают срывать мне урок. Ведь теперь ты – учитель, ты виноват во всем. Это очень выбивает из колеи.

Паша Общаясь с родителями ребенка зачастую понимаешь, где лежат корни многих проблем. Я готовил одного старшеклассника к его выступлению на конференции. Он учился на отлично, но подготовка шла тяжело, потому что он все время все обесценивал, когда кто-то высказывал свою точку зрения, включая его самого. Можно было постоянно услышать, «Да это чушь вообще. Я с этим не поеду выступать. Что-то я фигню какую-то говорю.» Что бы я ни сказал, он говорит, что это неверно, надо вот так. Я стал задумываться, хвалят ли его дома.

На конференции я понял, в чем дело. Родителям изначально не понравилось, что парень выбрал тему про видео игры, и после выступления они начали топить собственного сына вопросами. Наверное, это страшно и больно, ведь родители – это те люди, которые должны в первую очередь были бы его поддержать во время первого опыта публичного выступления. Но парень хорошо вышел из ситуации. Он посмотрел на публику и сказал, «Ну вот видите, типичные родители…»

Наташа В первый год у меня было немного историй успеха. Историй упадка – очень много. Было много дней, когда приходила домой, лежала, не могла встать и думала, «Зачем я это делаю?»

Дети очень сильно тебя зеркалят, они отражают тебя внутри. Ты не видишь себя со стороны, а они видят все твои комплексы, подцепляют все, в чем ты сомневаешься и продавливают это. Даже если урок будет идеальный по всем стандартам, если ты пришел и думаешь, что он не получится, то он не получится. А у тебя может быть не готов урок, но ты внутри уверен, он может случиться. Для меня эти два года стали историей про уверенность. Если я могу провести урок у шестнадцати второклашек, значит, я все могу в этой жизни.

Паша  Я стал более открытым. Без этого тоже в школе очень сложно, на обычной работе этого бы не случилось. В селе все очень близко, стираются границы. Как-то раз, в ночь перед экзаменом ЕГЭ по обществознанию, выхожу на балкон покурить в своей квартире. Смотрю – там одиннадцатиклассник сидит, во что-то играет. Я кричу с балкона, «Даня, ты серьезно что ли? Завтра ЕГЭ! Иди домой спать.»

Еще я всегда очень не любил и избегал опыта выступлений, трясся, когда надо было выступать. Каждый день учителя – это публичное выступление, и за два года я научился это делать. В школе прокачивается стрессоустойчивость. Стресс в школе из разных источников: из администрации школы, от детей, от коллег. Нужно всегда быть готовым коммуницировать.

Наташа Это как по ком звонит колокол. Колокол звонит по тебе. Если не ты, то кто это все будет делать. Если все уедут из России, что будет тут происходить. Гораздо круче оставаться тут и делать что-то, вносить свой вклад здесь, чем работать на кого-то, выживать где-то там. Когда ты уезжаешь за границу, ты навсегда эмигрант. Ты никогда не сможешь быть человеком оттуда. Ты здесь свой, почему бы не сделать что-то тут? Тем более здесь есть возможности. Да, может быть здесь где-то сложнее. Где-то что-то не разрешат сделать, но нужно пытаться.

Паша Я точно не призываю оставаться в России. Я сам хотел уехать. И сейчас бывает так, что я хочу уехать. Но это должна быть личная история. У меня такая история, что решил, что останусь здесь и буду работать. Здесь свой язык, своя литература. Если я захочу, я уеду. Но я не хочу ни от чего бежать. Эмиграция, когда люди от чего-то бегут, – это странно. Если ты будешь от чего-то бежать, ты будешь бежать всегда. Если будет возможность поехать поработать где-нибудь в крутом месте, потом вернуться, потом еще куда-то переехать – вот это по мне.

Ночной поезд Екатеринбург – Хабаровск. Команда Место47 отправляется в вагон-ресторан ужинать. За столом напротив – группа шахтеров с уже распитой бутылкой водки. По их разговору мы понимаем, что они едут с корпоратива. По случаю дня металлургов среди шахтеров проводился футбольный кубок, который они с гордостью везут домой.

Они слышат иностранную речь и первыми заводят разговор: откуда мы, что делаем и куда направляемся. Меня принимают за проститутку, которая сопровождает иностранца: спрашивают, сколько я беру за свои услуги – почасовая ли оплата. Я обижаюсь и говорю, что я журналист. Они бурно просят прощения и подсаживаются к нам. Мы начинаем пить и говорить. Самые разговорчивые – их «вожак» Женя, ему лет так пятьдесят и Гриша, ему 21.

21:30 Пьем две рюмки. Профессия шахтера. Женя хвастается своим громадным золотым кольцом, браслетом и жирной цепью. С удовольствием дает нам сфотографировать украшения.

Марина: Расскажите про профессию шахтера.

Женя: Мы живем в поселке Многовершинный. Это швейцарская фирма по добыче золота. Шахтер – это человек, который пришел под землю и начинает добычу. Он вылез – ура, закинул перфоратор на плечо и пошел на обед улыбаясь. Чтобы стать шахтером, надо быть сильным и тупым. Сильным – потому что это физический труд, надо отключать мозг и работать, работать, работать. Тупым – чтобы страха не было. Там темнота, замкнутое пространство. Ты один 120 метров под землей с фонариком и с молотком, который весит 70 килограмм. У нас так шутят: если я умру – меня вытащат, закопают обратно в землю, я три дня полежу – и меня опять на работу отправят. Жестко конечно, черный юмор. У нас такая примета – нет слова последний. Любого шахтера спроси, какая у него смена, он ответит, что у него крайняя смена, никогда не скажет последняя. Так нельзя говорить – вдруг она последней станет.

Гриша: Я учусь в техникуме, каждое лето работаю под землей. Просто включаешь фонарик и идешь. Сходка породы может произойти где угодно. Если тонна на тебя упадет – разве тебя каска спасет? Сидишь и думаешь –вроде камень упадет, и он не падает. Чуть отошел  – он плюхнулся, так уже раз двадцать было.  У каждого есть свое дело, мы все как муравьи в муравейнике. Шахтеру нужно платить не меньше, чем инженерам. Ведь без него ничего не произойдет, он выполняет самую опасную работу.

Женя: Шахта ошибок не прощает. Беды в шахте не будет, только если вы не будете нарушать законы природы. Сомневаешься? Не лезь. Не помнишь? Не надо.

22:10 Пьем еще две. Жизнь на Дальнем Востоке. Путин. Гриша так бурно жестикулирует, что сносит шторку с окна рукой.

Гриша: А вот если посмотреть масс медиа в Москве – журналы, они говорят, как люди живут – хорошо или плохо? Вот когда ты на поезде по Дальнему Востоку проезжаешь, ты много видела красивых домов и дорог?

Марина: Нет.

Гриша: За рубежом идет движение, 21 век, а у нас народ в России опять учится гвозди забивать. На западе человек доживет до 100 лет, он будет радоваться, у него все спокойно с экологией, с электрокаром Тесла, не на дизеле… А не как у нас – доживают до пенсии, до 60 лет. Раньше платили больше – у нас старшие мужики рассказывали, что в СССР платили по 100 рублей. Они умудрялись съездить в Хабаровск просто на выходные пиво попить. Мы знали, что идем работать в плохих условиях, но нам за это платили, семья была в достатке. Сейчас платят мало, а тебя может не стать – и что дальше?

Наш Президент ни одного требования не выполняет. У нас тут отдельная страна, не Россия. У нас нет дорог. Садики не строят. Дети играют в грязи. Как люди работают – требования техники безопасности вообще не соблюдаются. Они работают там, где приходится. Человеку нужно кормить семью, детей. Ему за это почти не платят, но он идет и делает это ради своей семьи. Вот у вас в Москве много сломанных дорог?

Марина: Нет.

Женя: Я взрослый человек, а это молодежь. Представь, как у них уже мнение складывается о России. Я уверен, что эта молодежь Родину не предаст, но она за Президентом не пойдет.

Гриша: Честно – пол-России скоро продадут.  Видно, как распродают лес. Да, его много будут пилить еще тысячу лет. Если придет местный житель, который здесь родился, почему бы ему закон не дал сколько-то дерева? Ему нельзя. Приезжают с Москвы ребята, у них связи большие. Рыба – тоже. У нас такой закон на Дальнем Востоке – захочешь просто рыбки, просто покушать на зиму – тебя оштрафуют на миллион. А они приезжают – рыба уходит в Москву, дальше она продается дешевле, чем у нас на самом деле. Она едет в центр с дальнего Востока. Местным жителям она не доходит. Вот вы так живете и вообще этого не замечаете. Даже не интересуетесь внутренней политикой.

Женя: ФСБ работает у нас хорошо, так что тихо.

Гриша: Получается, что у людей ничего нет. Как вот жить??? В такой стране, которая тебя не хочет поддержать никак. Люди, которые там сидят, не борются за это. За то, что надо. Они просто недосягаемы.

23:00 Мы знакомимся с корейцем, он приносит пиво. Сибирская корона. Пьем и болтаем про геев.

Женя: Марин, мы адекватные люди?

Марина: у вас своеобразный подход к миру. Вы говорите все, как есть, у вас нет какого-то фильтра.

Женя: ну да, это не про фильтр точно.

Кореец говорит Грише, что тот красивый.

Гриша: Переведи ему, что у нас красивый о мужчине – это неприемлемо. Так говорить нельзя, это ни к чему хорошему не приведет. В чужой монастырь со своей Библией не ходят.

Женя: У нас вот геев нет. Мы их просто-напросто уничтожаем. Неважно хороший он или плохой.

Марина: Если у вас нет геев, то почему это проблема?

Женя: У нас приехал один из Иркутска на мотоцикле за три миллиона с трубами в ушах. Что мы сделали – замок на уши, к ручной дверке пристегнули его – все, давай, удачи. После четырех часов пришли, отстегнули. Он уволился и уехал.

Гриша: Вам надо пожить у нас. Людей так программируют – мы одни люди, вы – другие. Ведь если мы поддадимся этому, семей не будет, как женщины будут детей делать – из пробирки? А девочек сколько сейчас одиноких, они просто детей не рожают. Просто нация умирает. Кто вас тогда любить будет, если все будут геи?

Смотри, прогресс, развитие людей доходит до своего конца и начинается регресс. Однополые браки – это когда люди убивают свой род, придумав какую-то зависимость у себя в голове. Может ли вот так березка – расти, расти, расти и вдруг стать апельсином? Это психическая болезнь, у него в голове что-то пошло не так. Есть геи, которым показывали голых женщин, и они хотели их. Просто они это не говорят, они от этого отнекиваются. Педики – бесполезные люди.

Женя: У нас мальчишка с Вершинки дружил с девчонкой. Девчонка уехала в Питер. Он приехал к ней, устроился в клуб охранником. Рассказывает мне, «Я выхожу – сосутся там двое между собой. Я говорю – пошли отсюда,  они там фыр на меня, иди отсюда.» Администратор ему говорит, что так непринято. Уволили пацана. Понимаешь – мы воспитаны по-другому. Мы не понимаем, когда мужик с мужиком целуются.

Преимущество Дальнего Востока в том, что вы нам их не пустите сюда. У нас лысый (ред. Лужков) тут парад не устроит. Дальний Восток воспитан по-другому. Мужчина и мужик – это разные вещи. Мужик способен защитить родину. А мужчина может предать ее.

23:50 Допиваем пиво. Речь уже не слишком отчетлива, но удается поговорить про поэзию и футбол.

Гриша: Я читать не очень люблю. По школьной программе задавали Есенина. Это алкаши что-то написали красиво, но ведь это не значит, что дети должны это учить и запоминать. Я не вижу в стихах ничего красивого или нужного мне для жизни.

Вообще я хотел бы переехать в Рио-де-Жанейро. Красивый город: маскарады, парады, берег океана.  Это еще и футбол. Раньше у меня был всего один любимый футболист – Кристиану Рональдо. А сейчас смотришь футбол – многие выделяются.

У нас с футболом тяжело. Поля просто нет. У нас талантов миллион в России. Ты видела, как играла наша сборная на Чемпионате? Я считаю, что их всех надо выгнать. Они зарабатывают столько денег – за сколько у нас могли бы детей вылечить уйму. Иностранные футболисты занимаются профессионально, им и платят за это, Наши этот мяч просто пинали, как дети во дворах. Они больше говорят, но ничего не делают. Возьми молодежь, скажи им, «мы будем вам четверть от этой зарплаты платить», они будут рвать и метать.

12:00 Опустевшие бутылки и храпящий шахтер за соседним столом. Полная проводница в короткой юбке решительным шагом идет к нам.

Проводница: Ресторан-вагон закрывается. Спасибо, до свидания.

Марина: А сколько времени? Можно чуть еще посидеть?

Гриша: У Вас тут иностранные гости… А вы так быстро закрываетесь.

Проводница: Спасибо, до свидания.

Мы послушно идем продолжать пить в плацкарте, но уже с выключенным диктофоном.

Виктория, 42 года, Красноярск

(Ред. имя попутчицы изменено по ее просьбе в связи с подпиской о неразглашении при уходе на пенсию)

В моей работе без юмора никуда: нужно не зацикливаться, иначе можно сойти с ума. Я всегда хотела работать в милиции. Не могу сказать, что мои родители  были этим довольны, у моего папы стаж 27 лет. Я молодой пенсионер, только недавно ушла на пенсию, проработав в полиции 23 года.

В полиции тяжелый ненормированный график, поэтому трудно устроить личную жизнь. Нужен понимающий муж или жена. Приходишь домой, тебе звонят, говорят, что произошло убийство. Это значит, что у тебя начался рабочий день. Бывает досадно, что у тебя какие-то планы на выходные, но тут раз – кого-то убили, изнасиловали или избили так, что он сейчас помрет. Ты должен встать, одеться и ехать даже ночью. Если ты работаешь в отделе по убийствам, ты должен проконтролировать многие моменты сам.

В среднем у нас 125-128 вызовов за сутки. Три следственно-оперативных группы плюс три экипажа ППС (ред. – патрульно-постовая служба). Мы справлялись. Иногда было вызовов 80 – это считается мало. Помимо этого мы занимаемся мы изучаем законы, занимаемся стрельбой, физической подготовкой, боевыми приемами борьбы.

Иногда в полицию приходят молоденькие девочки, у которых в голове одна романтика – книжки и фильмы. Они думают, что будут стоять в форме, что-то писать или расследовать. А в реальности ты работаешь с опустившимися людьми, которые тебя оскорбляют. Ты должна допрашивать их, иногда они находятся в состоянии алкогольного опьянения и даже могут вести себя агрессивно. Ты должна их успокоить, это не всегда получается. Они срывают на тебе свое зло, хотя ты не виноват.

Однако законченные отморозки, сволочи, гады, уже опустившиеся, которым место в психушке или на пожизненный срок, попадаются не каждый день. Таких людей надо воспринимать как человека. Женщине делать это проще, потому что у нее больше терпения.

Преступная психология женщины отличается от мужчины. Женщины куда коварнее. У нее препятствий нет, нет долгосрочной стратегии. Есть только короткий план – отомстить гаду здесь и сейчас.

Однажды женщина из ревности воткнула в себя нож, потому что увидела сожителя с другой девушкой, а сказала, что это он. Его задержали, но врач сказал, что по траектории нанесения удара он не мог этого сделать. Она долго настаивала на своей версии, но уже потом кое-как сказала, что случайно поранилась, когда резала мясо.

Один раз была похожая ситуация. Вызвали по делу кражи, женщина заявила, что ее гражданский муж украл у нее серьги. На самом деле кражи не было, он ее избил, а она хотела отомстить ему, чтобы его наказали и он испугался. Но в то же время не хотела заявлять побои. Было видно, что он ее бил, но она утверждала, что упала. Меня эта ситуация выбила полностью из колеи как женщину. Я зашла в комнату, на кровати лежало три ребенка. Один грудной, а другие были между 1, 5 и тремя. Самый маленький захлебывался бутылочкой. Я схватила его, он уже с синими губами, и стала ругать ее – как так, ты же мать. У нее в 23 года было уже трое детей от разных мужчин. На младшего ребенка у нее не было даже документов.

Когда мы в полиции смотрим детективы по телевизору, мы смеемся над этой ерундой. Задержание и сбор доказательств в фильмах – то смех и грех, киноляп на киноляпе, фантастика или комедия. Такого просто не может быть, за такие ошибки увольняют. Любое изъятие доказательств идет с протоколированием – фотографиями и видео.

Вообще прав у полицейских мало, хотя полицейские работают за невысокую зарплату и тянут большой воз работы. А ответственности немерено. У нас была ситуация: мальчик украл у отца ключи, взял его ружье, но не успел убить учительницу, которая поставила ему тройку за четверть. К счастью его сестра увидела это,  рассказала, и полицейский его перехватил. Участкового уволили, что он типа недосмотрел.

Невозможно определить преступника по внешнему виду; можно, например, понять, что кто-то наркоман по поведению, по зрачкам. Еще во время учебы со мной во дворе жил один парень. Он здоровался со всеми бабушками у подъезда, придерживал дверь, когда выходили женщины с колясками. Он отлично учился, был гордостью мамы. Но однажды выяснилось, что он убил больше 20 человек. Он сколотил банду, они останавливались на дороге, делали вид, что у них заглохла машина, на самом деле убивали их и забирали машины. Была задействована девушка с маленьким ребенком, пока члены банды прятались в кустах. Трупы они прятали, бетонируя в гараже друзей. Однажды они стали разговаривать об этом, а девушка одного из друзей это услышала, побежала, они гнались за ней, доехала до милиции и все рассказала. 

На суде была половина двора, никто не мог в это поверить, все думали, что на парня наговорили. Никто бы не мог про него это сказать ни с каким опытом. Его поведение никак не менялось, он был выдержан, вежлив, спокоен.

В дорожной службе есть полицейские с животами, им много приходится сидеть. А у нас, если ты будешь не в форме, ты не сможешь выполнять свои служебные обязанности. Когда-то твоя физическая подготовка может тебе спасти жизнь, и я – живое этому подтверждение.

Это случилось, когда я была не на службе. Я шла домой, была зима, сильная метель, около девяти вечера. Вдруг на меня сзади напал мужчина и начал душить. И что самое было стремное в этой ситуации – я была беременна. Он ничего мне не сказал, просто молча душил. Я тряхнула головой, ударила его, загнула, вырвалась. Он был намного тяжелее меня, мне не хватало своей  массы, но я вырвалась и убежала. Какое там задержание – пни он меня в живот – я готова. Поэтому я не могла рисковать, не имела права. Может он хотел вырвать у меня сумку, может, он хотел изнасиловать… Я не знаю, что он хотел. 

Нужно заниматься спортом, чтобы можно было постоять за себя. Конечно, женщине тяжелее. Даже хорошо подготовленному мужчине порой в схватке не выстоять. Но хотя бы продержаться какое-то время, позвать на помощь и иметь возможность хотя бы убежать, вложить силу в один удар. Шанс есть. Надо его трезво оценивать. Все боевые приемы направлены на выбивание пистолета и ножа. Конечно не тогда, когда в тебя целятся из пистолета. Возможно, тут имеет смысл согласиться на его требования и ударить его уже исподтишка, когда он расслабится, отвлечь внимание.

Самое главное – не вести себя как жертва. Быть не жертвой. Неважно, есть ли у тебя мускулы. Если ты весь зажатый, к тебе могут пристать и тебя оскорбить. Ты должен быть сильным.